Неточные совпадения
Так он говорил долго, и его слова
врезались у меня
в памяти, потому что
в первый раз я слышал такие вещи от двадцатипятилетнего
человека, и, Бог даст,
в последний…
Когда Серебряный отправился
в Литву, Морозов воеводствовал где-то далеко; они не видались более десяти лет, но Дружина Андреевич мало переменился, был бодр по-прежнему, и князь с первого взгляда везде бы узнал его, ибо старый боярин принадлежал к числу тех
людей, которых личность глубоко
врезывается в памяти.
Он вынес из больницы что-то по-новому тяжёлое, мрачный образ этого
человека глубоко
врезался в память. Увеличилось ещё одним количество
людей, обиженных жизнью. Он хорошо запомнил слова сторожа и переворачивал их на все лады, стараясь понять их смысл. Они мешали ему, возмущая глубину его души, где хранил он свою веру
в справедливость бога.
Все это
врезалось в память Фомы, возбуждая
в нем недоумение пред
людьми, которые, умея твердо верить
в милость бога, были так жестки к
человеку.
Но все напрасно: еще одно мгновение — и барка Пашки
врезалась одним боком
в выступ скалы, послышался треск ломавшихся досок, крик
людей, грохот сыпавшегося чугуна, а поносные продолжали все еще работать, пока не сорвало переднюю палубу вместе с поносными и
людьми и все это не поплыло по реке невообразимой кашей.
Самые черты лица этого
человека твердо
врезались мне
в память, так что я узнал его двадцать лет спустя, хотя
в течение всего этого времени не видал даже его портрета.
Несмертельный Голован был простой
человек. Лицо его, с чрезвычайно крупными чертами,
врезалось в моей памяти с ранних дней и осталось
в ней навсегда. Я его встретил
в таком возрасте, когда, говорят, будто бы дети еще не могут получать прочных впечатлений и износить из них воспоминаний на всю жизнь, но, однако, со мною случилось иначе. Случай этот отмечен моею бабушкою следующим образом...
В прежнее время, когда это направление было
в ходу, он
врезывался иногда, с русским толком и метким русским словом,
в круг
людей, носившихся
в туманах немецкой философии и не только все окружающие, но и сами умствователи, внезапно упав с холодных и страшных высот изолированной мысли, предавались веселому смеху.
Клином
врезались в толпу
людей на площади и, расталкивая их, быстро шли к паперти собора. Их было не более полсотни, но они знали чего хотят, и толпа расступалась перед ними.
— Конечно, нехорошо, да кто же мог предвидеть это? Нам с сестрой эта квартира велика: одна комната остается лишняя — отчего ж не пустить
в нее хорошего
человека? А хороший
человек взял да и
врезался. Да мне, по правде сказать, и на нее досадно: ну чем Кузьма хуже ее! Добрый, неглупый, славный. А она точно его не замечает. Ну, вы, однако, убирайтесь из моей комнаты; мне некогда. Если хотите видеть сестру с Кузьмой, подождите
в столовой, они скоро придут.
Этот первый случай, «как дух уходил, и никто не видел, куда он идет»,
врезался у меня
в памяти на всю мою жизнь, и тихая «смёрточка» тихой Васёнки тогда вдруг показалась мне страшным укором, вставшим против самых близких и дорогих мне
людей, до которых сердце мое не желало бы допустить никакой укоризны.
В особенности сильно
врезалось в память впечатление разговора с одним из наших выдающихся литературных деятелей,
человеком не молодым, болезненным, наклонным к язвительному и безотрадному взгляду на жизнь.
Человек часто забывает то, что совершилось несколько лет тому назад, забывает без следа, между тем как ничтожные, с точки зрения взрослого
человека, эпизоды детства и ранней юности глубоко
врезаются в его память и остаются на всю жизнь
в неприкосновенной свежести.
Правда, черты злодея
врезались в его памяти, но разве не встречал он иногда на улице или
в обществе
человека, ему совершенно незнакомого, и не принимал его за своего давнишнего приятеля?
Навсегда
врезались в ее памяти и сердце бегущие мутные води, готовые разом поглотить четырех
человек, и вставший из среды их статный мужчина, который, как бы могучий кормчий, схватил руль погибавшего
в волнах судна и разом вынес его из опасности.
Все это как молния промелькнуло
в глазах Сурмина, но шафранное лицо прохожего, кошачий взгляд серо-желтых глаз его —
врезались в памяти молодого
человека.
Было смятение, и шум, и вопли, и крики смертельного испуга.
В паническом страхе
люди бросились к дверям и превратились
в стадо: они цеплялись друг за друга, угрожали оскаленными зубами, душили и рычали. И выливались
в дверь так медленно, как вода из опрокинутой бутылки. Остались только псаломщик, уронивший книгу, вдова с детьми и Иван Порфирыч. Последний минуту смотрел на попа — и сорвался с места, и
врезался в хвост толпы, исторгнув новые крики ужаса и гнева.